новости! — вмешалась миссис Гибсон. — Я теперь, пожалуй, рада, что ты написала сквайру вчера, потому что если бы ты отложила это на сегодня… А тогда мне казалось, ты слишком спешишь… он мог бы подумать, что ты разорвала помолвку из меркантильных соображений. Представь себе, Осборн Хэмли был все это время тайно женат и у него есть ребенок!

— Осборн? Женат? — воскликнула Синтия. — А мне казалось, уж кто-кто с виду — типичный холостяк. Несчастный Осборн! Какой он был тонкий, изысканный, элегантный, он выглядел совсем юным, почти мальчиком!

— Да! Он всех нас обманывал, и я ни за что ему этого не прощу. Ты только подумай! А если бы он начал оказывать одной из вас особые знаки внимания и заставил бы влюбиться в себя! Он мог бы разбить тебе сердце, да и Молли тоже. Я, право же, его не прощу, несмотря на то что он умер.

— Ну, поскольку он не начал оказывать ни одной из нас особых знаков внимания и не заставил в себя влюбиться, я сожалею только об одном: что ему приходилось хранить эту тайну, и это, безусловно, доставляло ему сильные терзания.

Синтия знала, о чем говорит, — ведь собственная тайна еще недавно доставляла и ей сильные терзания.

— Так вот, у него наверняка сын, он и будет наследником, а Роджер по-прежнему останется без всяких средств. Надеюсь, Молли, ты постараешься донести до сквайра, что, когда Синтия писала им письма, она ровно ничего не знала об этих новооткрывшихся обстоятельствах. Мне будет крайне неприятно, если кого-то из моего ближайшего окружения заподозрят в меркантильности.

— Он еще не читал письма Синтии. Я тебя умоляю, позволь принести его назад невскрытым! — взмолилась Молли, обращаясь к сестре. — И пошли еще одно письмо Роджеру — сейчас, немедленно; он получит оба одновременно, когда окажется у мыса Доброй Надежды; дай ему понять, которое было написано позже — и содержит в себе правду! Ты только вообрази, одновременно узнать об этом и о смерти Осборна — два таких удара! Прошу тебя, Синтия!

— Ну уж нет, милочка, — воспротивилась миссис Гибсон. — Я не могу ничего такого позволить, даже если бы Синтия и согласилась. Просить о возобновлении помолвки! Теперь ей, как минимум, придется подождать, пока он повторно не попросит ее руки, а там посмотрим, как обернется дело.

Молли все же не сводила с Синтии умоляющих глаз.

— Нет! — твердо сказала Синтия, впрочем не без некоторого колебания. — Это невозможно. Вчера вечером я наконец почувствовала душевный покой, какого не чувствовала уже много недель. Я рада тому, что свободна. Добродетельность Роджера, его образованность и все прочее внушают мне ужас. Все это не для меня, и мне теперь кажется, я не вышла бы за него замуж, даже если бы не узнала про все эти мерзкие сплетни, которые обо мне распространяют и которые он бы тоже услышал и потребовал бы объяснения, и сожаления, и раскаяния, и смирения. Я знаю, что не могла бы быть с ним счастлива, да и он, боюсь, не был бы счастлив со мной. Все должно оставаться так, как есть. Я лучше стану гувернанткой, чем его женой. Он угнетал бы меня каждый день нашей совместной жизни.

«Роджер! Угнетал!» — изумилась про себя Молли.

— Теперь я вижу, что лучше оставить все как есть, — сказала она вслух. — Вот только мне очень, очень его жаль. Ведь он так тебя любит! Больше никто и никогда не будет тебя так любить.

— Ну и ладно. Не будет — и не надо. Кроме прочего, избыток любви меня подавляет. Я вот люблю очень многое, любовь моя обращена во все стороны. Мне трудно сосредоточить ее на одном-единственном возлюбленном.

— Я тебе не верю, — ответила Молли. — И предлагаю прекратить этот разговор. Всё к лучшему. Я просто думала… даже была уверена, что сегодня утром ты пожалеешь. А теперь хватит об этом.

Она молча сидела, глядя в окно; сердце обуревали чувства, но какие и почему, она не сумела бы сказать. Заговорить же она не могла. Она знала, что, если откроет рот, обязательно расплачется. Через некоторое время Синтия тихо проскользнула к ней.

— Ты сердишься на меня, Молли, — начала она нежным голосом.

Молли же резко обернулась:

— Я? Вся эта история вообще меня никак не касается. Тебе обо всем судить. Делай как знаешь. Полагаю, ты поступила правильно. Только я не хочу об этом говорить, не хочу обращать все в потоки слов. Я очень устала, душенька моя, — теперь она заговорила мягче, — и сама плохо понимаю, что говорю. Если слова мои прозвучали резко, прости.

Синтия ответила не сразу. Однако потом сказала:

— Как ты считаешь, может быть, мне поехать с тобою, помочь? Наверное, нужно было сделать это еще вчера. Ты говоришь, он еще не вскрыл письмо, значит он пока ничего не знает. А ведь я по-своему была очень привязана к несчастному Осборну.

— Я не могу судить. У меня нет права голоса, — ответила Молли, плохо представляя себе побуждения Синтии, хотя в данном случае это был всего лишь искренний порыв. — Папа бы, наверное, рассудил, как лучше. Но мне кажется, лучше не стоит. Впрочем, не полагайся на мое мнение; я имею в виду только то, как сама бы поступила на твоем месте.

— Я предложила прежде всего ради тебя, Молли, — сказала Синтия.

— Тогда не надо! Я очень устала, потому что поздно легла, но к завтрашнему дню я оправлюсь; мне не хочется, чтобы только ради меня ты ехала в этот дом в такое печальное время.

— Что же! — сказала Синтия, скорее обрадовавшись тому, что ее необдуманное предложение отклонено; про себя она добавила: «Это было бы в высшей степени неловко».

В итоге Молли двинулась в обратный путь в одиночестве, гадая по дороге, в каком состоянии найдет сквайра, что ему удалось обнаружить в бумагах Осборна и к каким он пришел выводам.

Глава 53

Нежданные визитеры

Робинсон распахнул перед Молли входную дверь, едва экипаж подъехал к Холлу, и сказал, что сквайр с большим нетерпением дожидается ее возвращения и уже несколько раз посылал его к окну на верхнем этаже, откуда частично видна дорога, ведущая через холмы из Холлингфорда в Хэмли, посмотреть, не показался ли экипаж. Молли прошла в гостиную. Сквайр стоял, дожидаясь ее, посредине комнаты, — собственно, ему очень хотелось выбежать ей навстречу, удерживало его лишь твердое понятие о правилах этикета, воспрещавшего в эти дни скорби стремительно перемещаться по дому, как он привык. В руках он держал какую-то